думаешь, день занимался с зари? думай, думай!
из каракум прилетел комар и кулаком хватил в окошко.
встал я из-под одеял и кулаком комара по морде убил.
как он упал! как он лежал! -
в брюхе бурлила кровь, лапы лохматы, и с клювом, как аист,
с чьей-то мечтой ледяной на челе, - как мертвец!
да, смерть не шуточки утречком, это тебе не жизнь!
лишь после этого ночь утратила сон и день - занимался.
в воздухе, как в океане окна, петляли пять самолётов,
с телом как суламифь - один, и ревели - четыре.
солнце повисло вниз головой, как мак неслепящий.
пахло жасмином или навозом, - так, запах как запах.
шумели листы ботвы картофеля, а понемножку
между кустами шли - кто куда - две старухи.
первая - волосы-пар, в кофточке вязи, с косой из железа, как смерть.
бок о бок с ней вторая: в юбке как зонтик,
вела на цепи овец розоворунных
(клевер, щавель, колокольчики, лютики, травки!).
"мама! - вопили овцы. - мама!" а пели:
пой-петушок-гребешок, семь соловьёв и комарик (не тот, не мертвец!).
видишь восход: там стоял камень-валун, белый, как с хоботом слон.
там по шоссе веселились велосипеды,
вместо колёс - монеты серебряными рублями.
а под окошком моим у колодца-болотца стояло моих два уха,
два часовых в красных касках и с автоматами: "слушай, о, слушай!" -
ибо писал я письмо тебе, и мешала машинка.
а вон за тем облаком в белом - там
спрятались в каплях мои два глаза,
в чудо-бинокли глядя в москву - в твои глаза,
ибо писал я письмо тебе, только для двух пар глаз - наших.
а над машинкой (мешала машинка!) уста мои были - немость,
чтоб не раскрыться не вовремя, чтоб не лгать.
лишь торопились пальцы мои, но пальцы лишь буквицы выбивали,
не было в буквах ушей моих, глаз моих, губ,
пальцев моих пульсирующих (о, мешала машинка!), -
черная путаница алфавита на белом...
ибо писал я письмо тебе, а оно - лишь письмо, любое.